Вдоль Онеги: от Каргополя до Белого моря

Грунтовка вдоль реки Онеги – из лесов к берегам Белого моря – словно тонкая ниточка, соединяющая городки Каргополь и Онегу. Космос архангельской тайги с “ракетами” деревянных колоколен, плюющийся в небесный космос железными ракетами из-под Плесецка. Иногда железные ракеты падают тут же обратно. Но там все равно необыкновенно. Будет шанс проехать – не избегайте. Машину потом отремонтируете 🙂

Осмотр каргопольских красот мы закончили в Ошевенском Погосте, выбравшись на плесецкую трассу в Архангело. Остатка дня нам вполне хватало, чтобы добраться по приличнейшему асфальту до ночлега в Плесецке.

А единственным пунктом, который еще хотелось увидеть по пути до заката, была десятиглавая деревянная церковь Рождества Богородицы ( между 1678 и 1882 годами) в Бережной Дуброве. И все бы хорошо, но село это на другом берегу Онеги. Надо особенно отметить, что на другом берегу – практически другая планета. Туда не ведут дороги, если не считать зимников по вставшему льду и речных переправ летом. Там люди ездят на автомобилях без номеров, бьют медведей и радуются, что москвичи еще не добрались до них, скупая дачи.
К осмотру Бережной Дубровы мы были не готовы. Просто не рассчитывали, что останется время. Поэтому путей проезда не знали. Судя по карте, надо было свернуть в большое село Конево на нашем берегу и поискать паром. Мы его быстро нашли. Вот он. Нерабочий, разбитый. Берег усыпан бутылками из-под водки.

А вид – что надо. Как раз на храм.

И вроде бы рукой подать, а не достать 🙂
Решили вернуться в Конево и разузнать, как оказаться на том берегу. Село Конево, надо сказать, весьма большое и многолюдное. С 1765 года здесь проходил почтовый тракт Архангельск — Санкт-Петербург. И ямская станция, на которой путники меняли уставших лошадей на свежих, и дала название населённому пункту. Конево – село длинное – около пяти километров, а потому не исключено, что это просто сросшийся куст деревень, как это бывает часто на севере.
В центре села стоит деревянная часовня Покрова Пресвятой Богородицы и Александра Невского (периода 1700 – 1760 гг). Кстати, ежегодная сельская ярмарка в селе тоже носит название Покровской.

Часовенка в Конево – это квадратный сруб, обшитый тесом, и притвор с ажурной колоколенкой на фигурных столбах. Возможно, у нее даже был когда-то небольшой шатер, так как нынешняя крыша колоколенки уж больно проста. У сруба часовни — небольшие повалы, из-за которых у высокой двухскатной крыши, покрытой тесом, интересные перегибы. На коньке крыши – миниатюрнейший четверик, несущий луковку с тонким высоким крестом.

По этой же улице мы увидели несколько домов с расписными подзорами у домов – цветы, вазы-рюмки, простецкие ромбы. У некоторых они были явно подновлены, а у кого-то сохранились еще с дедовской покраской.

Попались несколько изб с резьбой.

И даже звезда во лбу дома-новодела, резаная как по дедовым лекалам 🙂

Из того, что мы не видели – конёвский музей и филиал областной школы ремесел. Местные заготавливают бересту, обрабатывают ее и изготавливают шаманские штуки – шаркунки. Вообще, шаркунок (от слова “шаркать”, то есть греметь, пугать) – это берестяная погремушка, в которую клали горох или орешки. Своим шумом она отпугивает злых духов, поэтому погремушками пользовались шаманы, у которых с потусторонним миром были свои отношения, и младенцы, которых надо было оберегать. Шаркунок традиционно дарили на рождение ребёнка, на берестяном рисовали или наносили резцом маленькую фигурку: для девочки — птицу, для мальчика — коня.

Взрослые носили шаркунки на груди. Эти обереги нашли даже при раскопках в Новгороде. Примерно такие сейчас и продают сувенирах.

Встречный дед объяснил нам, что выше по течению Онеги есть платный мост из военных понтонов – до него надо доехать, пересечь реку, свернуть направо и еще отмахать километров 15 по тому берегу до Бережной Дубравы. То есть всего крюк получался километров 30 плюс оплата переправы туда и обратно. Я еще раз тоскливо посмотрела в сторону храма на том берегу. Но мы решили ехать.
Дорога – пыльный грейдер.

Так как дорога идет вдоль реки, нам попалось несколько небольших деревенек, расположенных крайне живописно, но покрытых пылью от проходящих лесовозов и развернутых к Онеге дворами да огородами. Зато попадались дома с расписными подзорами и даже украшенными звездами.

Наконец появились аншлаги переправы.

Заплатили дяде 200 рублей и проехали. Мост составлен из военных понтонов. Рядом стоят деревянные кряжи. Это единственный виденный нами мост через Онегу. Еще раз на том берегу мы сможем очутиться уже только в городе Онеге, когда на пароме переправимся, чтобы побывать в Ворзогорах.

Онега тут вот такая.

Указатель на храм стоит уже при подъеме с моста.

Дорога похуже – грейдер, но какой-то песчаный. Сухой – пыльный. Сырой – раскисший в колее. Тут часто встречаются лесовозы. Никаких красивых видов по той дороге нет – все заросло сорным лесом. Пара брошеных деревень догнивает в зарослях.

Одно из наиболее ранних письменных упоминаний о Бережено-Дубровском погосте встречается в «Писцовой книге 1622 года Устьмошского стана Каргопольского уезда. Точное время возникновения погоста сейчас назвать трудно, но, скорее всего, – это вторая половина XVI века. Уже в конце столетия здесь существовала деревянная Никольская церковь. В период своего расцвета село Бережная Дуброва включало пять деревень, расположенных вдоль излучины Онеги. Сегодня оно представляет собой одно село бывшего Пудожского уезда, а ныне Плесецкого района Архангельской области.
Древний Бережнодубровский погост встретил нас забором вокруг храма и информационной табличкой о реставрационных работах, которые, по словам некоторых знатоков, затянулись и ведутся безжалостно к старине – мол, вместо камней-валунов под углы кладут современные строительные блоки, а вместо бересты – чуть ли не рубероид. Мы таких подробностей не рассмотрели, да и не пустили нас за забор.

Храм поражает даже в состоянии ремонта. Большой, и при том все же изящный.

Десятиглавый кубоватый храм с сильно нависающими повалами, ориентированными по сторонам света бочками. На коньке каждой из них — маленькая чешуйчатая главка. Алтарный прируб увенчивается огромной бочкой. Кроме того, луковички имеются по углам куба и в центре. Здание обшито тесом и когда-то было окрашено.

На карнизе повалов имеется надпись: «Сей. . . храм обшит тесом и выкрашен, а внутри украшен иконостасом в лето 1882 г. от благодарных к памяти своим предкам и славе имени бережно-дубровенских прихожан усердием своим и средствами в память 200-летнего юбилея храма . . . »

В храме сохранились небеса с ангелами, которые, по словам рабочих, вывезли на время реставрации. Местами храм выглядит весьма неблагополучно.

Алтарь двухапсидный.

За забор нас не пустили под предлогом безопасности, а потому площадку удалось сфотографировать только из-за забора.

Село, конечно, производит впечатление полуживого. Улочка, стоящая лицом к Онеге, заселена частично. Впечатлил старый большой дом с пустыми глазницами окон.

А места тут красивейшие!

Но единственная замеченная активность, кроме восстановления храма – это вывоз леса.

И на обратном пути от храма мы даже попали в пробку из лесовозов.

Возвращаемся к мосту, чтобы потом выбраться на трассу. Кстати, лесовозы тут тоже ездят. У них такса приличная – 2 тысячи рублей за один проезд.

На быках видно, как много топляка натащила река с весны.

Через Конево возвращаемся на дорогу в Плесецк. Она идеальна. После грейдера и грунтовки – особенно.

Заметно, что местами прошел ливень, но нас не задел. И так было уже несколько дней. Везет дуракам-то 🙂 Особенно, если они в пути 🙂

Мы ехали прямо в Плесецк, чтобы поужинать и осыпаться в сон. Северное солнце, застрявшее над горизонтом, врало нам, среднеполосным, что на часах не больше четырех часов дня. Реально было на три-четыре часа больше.
Что мы знаем про Плесецк? Только то, что это железнодорожная станция, и где-то совсем рядом, в закрытом городе Мирном запускают в космос ракеты. Это все ассоциируется с прогрессом, отличным бюджетным финансированием и благополучием. Однако въехав в Плесецк, мы увидели райцентр средней руки с покосившимися фонарными столбами, дырявым асфальтом, алкашами при вокзале и отсутствием каких-либо следов прогресса.

Панельные дома с деревянными наличниками и деревянная облицовка балконов – отличительная черта местного дизайна.

Лучшие тротуары – это бетонные плиты.

Вот, опоздали на праздник, хотя профиль наш 🙂

Плесецкий агитпроп 🙂

Лось-коротконожка в городском сквере. Он железный, кстати. Как и наши люди вне зависимости от того, где они живут 🙂

Он практически напротив администрации Плесецка 🙂

Плесецкий рынок был уже разобран к вечеру.

От этих видов что-то я уже перестала удивляться падающим на деревни и в лес ракетам. “Летела ракета, упала в болото, какая зарплата – такая работа”.
Мы заселились в гостиницу у вокзала – “Плесецкая”.

Кстати, рекомендуем. Номера на втором этаже довольно большие, чистые, даже уютные при всей дешевизне обоев и шторки в душе. Огороженная охраняемая стоянка. Будете бронировать номер – просите с окнами на стоянку, то есть во двор. Так вы не будете слышать каждое колесо железнодорожных составов, которые там ходят каждые десять минут, а тетка в громкоговорителе и сигналы не замолкают вообще. Персонал в гостинице чуток и приветлив. Не сумев покормить, нас направили в кафетерий, о котором вряд ли могут знать туристы. Там нам не дали умереть с голода.
Кроме лося нам запала в душу ракета на вокзале.

Посчитали перед сном вместо барашков вагоны.

Утром мы попили кофе в привокзальном кафе, купили пирожков с плесецкими котятами и поехали туда, где асфальта уже не было. То есть цивилизованная трасса на Архангельск бежала дальше, но уже без нас. Мы свернули на грейдер, который через 85 км, то есть через пару часов пути должен был вынырнуть из лесов и болот на берег Онеги и повести нас на север, к Белому морю.

Грейдер и его сюрпризы менее пугающи, когда шины чуть тяжелее обычных шоссейных. За все путешествие ни разу не пробили.

Народа там нет на десятки километров вокруг. Лес красивый и чистый. Конечно, думалось, что медведь может по плечу похлопать, но в этот сезон зверье сытое. Главное мамку с детьми не повстречать 🙂 А то в борьбе за пригоршню ягодок мы бы проиграли.

Эта часть дороги была утомительна своей скукотой. Потому что красивых местечек попадалось совсем мало. Лес большей частью был подозрительно нереликтовый, молодой и сорный, много болот. Да, если честно, там сплошное болото, а дорога шла словно по насыпи.

Попадались горельники и сухостой.

Был и отличный деревянный мост.

В этом дорожном унынии начинаешь думать, что пыльная лента дороги в зеленом коридоре зарослей не кончится никогда. А потом стал ощутимым затяжной спуск, деревья как-то расступились и мы увидели ее – Онегу. Чудесный вид. Кстати, место так и называют – Ярнемский спуск. По названию ближайшего селения на реке.

Дальше нам предстояло ехать уже вдоль реки, и мы редко теряли ее из вида.

В первом же селении нам попался очаровательный пёс. Надо сказать, что собаки тут по большей части лайки. Не парадно-квартирные хаски, конечно, а именно рабочие псы – охотничьи и сторожевые. Все добрые и пугающе умные. Они не бросаются на незнакомых с лаем, они изучают пришлых. Смотрят в глаза, будто спрашивают: “А ты кто?” В северных селах вообще лая не слышно, будто собак нет вовсе, хотя на каждом дворе может быть и не по одной. Словом, Русский Север – край умных псов и разумного отношения к собакам.

Виды – хоть картины пиши.

Вскоре въехали в Онежский район.

Дорога – все тот же грейдер. После безлюдных болот места вдоль реки кажутся многолюдными 🙂

А это сельское стадо коров. Северные коровы не так дородны, как наши среднеполосные, и пользуются прелестями свободного выпаса. То есть гуляют без пастуха и сами возвращаются во дворы. По словам местных, сейчас, когда посевов и огородов практически нет, коровы не могут ничего повредить, кроме собственных ног. А потому ходят, где хотят. Ботало на шее, кстати, далеко не у всех буренок.

Онежские села стоят на склонах коренного берега Онеги и очень живописны. Избы большие, как корабли, и черные от времени, дождей, ветров и солнца.

Дорога иногда бежит прямо чуть ли не по бровке берега.

Следующей точкой нашего интереса должен был стать новгородский городок на Онеге – Турчасов, как называли село Турчасово или Посад веков так пять назад. Село впервые упомянуто в грамоте 1536 года Генрихом Штаден в «Записках о московитских делах» ( XVI век): “Турчасов — большой незащищенный посад. Здесь в первый раз взвешивают соль, которую вываривают из моря”. Однако согласно легенде, название села означает “дозорная башня” (тур – башня, час – дозор). В «Книге Большому Чертежу» Турчасово называется городом, соответственно небольшая крепость существовала тут как убежище.
Нас интересовал турчасовский деревянный двойник. От ансамбля Турчасовского города осталась кубоватая Преображенская церковь 1786 года и колокольня 1793 года. Шатровая Благовещенская церковь 1776-95 годов постройки сгорела в 1964 году от молнии. Так классический северный тройник превратился в двойник.
Карта обещала трудности – Турчасово на другом берегу Онеги и надо было думать о переправе. С грейдера мы свернули в деревню на нашем берегу – Целягино или Селягино. Когда-то в нем была часовенка Сошествия Святого Духа 1775 года постройки, но в начале ХХ века она была утрачена. Вот такая фотография есть в интернете – часовня, а вдали, за Онегой – Турчасовский тройник.

Вид на часовню с севера, вдали виден ансамбль Турчасовского погоста.
Фотография К.Ф. Некрасова 1911-1913 гг, из фондов Государственного музея Архитектуры им. Щусева.
Источник – http://sobory.ru/

Вид на турчасовский двойник радует и сейчас.

Заехали в деревеньку. Отличный был вид из окна. Правда, большая часть домов брошена, включая огромные двухэтажные “корабли”. В разграбленных покосившихся избах от полуденного солнца прятались местные коровы.

Улица в деревеньке грунтовая, поросшая травой. После дождей на этой глине, наверное, весело 🙂

Мы нашли спуск к реке и выехали к переправе. Моторных лодок стояло множество, но вокруг – ни души, чтобы переправить нас в Турчасово.

Тут же на переправе был замечен самодельный болотоход – чудесная штука.

Поставили машину на виду, думая, что, возможно, нас заметят местные, пошатались по берегу.

Подождали, но к нам так никто и не вышел. По домам не пошли. Бросили прощальный взгляд на Турчасовский двойник. Кстати, этот двойник мог бы оставаться тройником. Дело в том, что в 1964 году пожар от молнии заметили вовремя и могли бы потушить церковь, но вдруг начали взрываться снаряды, засевшие в стенах церкви еще со времен боев Гражданской войны. В то время в Архангельской области была высадка английского десанта, кровопролитные бои красноармейцев с англичанами. Взрывы заставили местных держаться подальше от догоравшего храма. Жаль, конечно. Красивейший комплекс. Там и небеса сохранились, правда, выполнены на холсте, а не на дереве.

Мы поехали дальше. Дорога была все такой же – серый пыльный грейдер по холмам, иногда с поворотами и почти на всем протяжении с дорожными знаками.

Следующая наша остановка – село Пияла. Тоже традиционный онежский тройник, ставший двойником в 60-е годы прошлого века по вине шаровой молнии, влетевшей в алтарную часть одной из церквей. Сейчас в Пиялу стоит ехать ради пронзительной красоты оставшегося двойника – колокольни на бровке берега и Вознесенского храма высотой 45 метров. Это самая высокая из сохранившихся в России деревянных церквей, и вторая по высоте из вообще существовавших, чья высота подтверждена документально.

Большое село Пияла, из семи деревень, входивших в один приход, вытянулось тремя порядками домов вдоль ровного, правого берега Онеги. Погост расположен на обширной площади на северной окраине села. До пожара 1967 года погост занимал центральное положение в застройке села.
Сейчас площадь погоста сохранила только три могилы, обозначенные памятниками.

За всю поездку, пожалуй, только Пияла произвела на меня такое магическое впечатление. Хотя село и не стоит на берегу моря, как те же Ворзогоры, а всего лишь над рекой Онегой – тут простора столько, что глазами не выпить. Откуда это ощущение полета – тоже непонятно. Берег Онеги тут невысок.

Решение колокольни уникально – в основании шестерик с повалом, на него в два яруса поставлены еще два шестерика с резными карнизами (верхний шестерик – ярус звона), повернутые относительно основания на 30 градусов. Венчает колокольню округлый шестискатный купол со шпилем на шестигранном барабане.

Храм был закрыт, что несколько огорчительно, так как внутри расписные “ангельские” небеса. Времени и возможности искать ключника и упрашивать пустить нас в церковь у нас не было. Да и ехали мы за красотой внешней.
По обшивке повала с алтарной стороны есть надпись о том, что церковь сия поставлена при государе Алексее Михайловиче. Слова эти переводят мысль в область историческую: 1651-й — год постройки церкви — начальное, сравнительно спокойное время царствования “тишайшего” царя. В 1652 году Никон, будущий патриарх, проплывая по Онеге с мощами митрополита Филиппа, мог видеть эту церковь. Все это почти легендарно, бесконечно далеко от нас, и вот эта церковь, что рядом с нами, — она делает это далекое явным.

Берег в Пияле, хоть и невысок, но оползает. Особенно рискует колокольня. Было б дело в старину – народ церемониться бы не стал – раскатал по бревну и перенес подальше от воды. Или не раскатывая, снял бы с фундамента и по каткам отодвинул. В век технологий принято ждать, когда рухнет. А потому берег укрепили бревенчатым тылом и стали ждать развития последствий. Вот и тын уже плох.

А вот так выглядит фундамент под колокольней, выходящий к реке – камень уже вывалился, бревнам не на что опираться.

В образовавшуюся дыру спокойно может пролезть взрослый человек и попасть в колокольню.

На тесовой обшивке колокольни встречаются советские надписи ножом. Вот эта сделана за два дня до начала Великой Отечественной войны, и потому страшно подумать, что царапал ее парнишка, который, быть может, через несколько дней встал под ружье, а может, и не вернулся обратно в село.

Чуть выше всего этого смотрит на мир Богородица.

Кстати, только приехав домой, мне удалось порыться в информации, кто же такие Малыгины, чьи надгробные памятники остались стоять у бывшего алтаря сгоревшей Климентовской церкви в Пияле. Первым из семьи лег в эту землю семидневный младенец Иван, а с годами рядом упокоились и его уже пожилые родители Петр и Ульяна.

Вопреки рассказам местных “экскурсоводов” Малыгин не был попом. Петр Савватьевич был зажиточным крестьянином и благотворителем погоста в Пияле. Климентовский храм в 1890 году перестраивался на средства Малыгина, а в 1904 году главы, шатёр и кровли Вознесенской церкви были покрыты железом за его счет… Забывают местные свою историю.
Уже дома, разбирая фотографии, я поняла, откуда в Пияле такое ощущение полета. Стройность пияльской церкви изумительна, а ее архитектурное решение подчинено единому замыслу — создать ощущение взлета ввысь. Идея шатрового зодчества выражена здесь с максимальной отчетливостью. Рекомендую увидеть это своими глазами.
Следующая наша остановка – в селе Большой Бор. Расположено оно практически все выше дороги – на склоне большого холма. Храма в селе два – Георгия Победоносца и Ильи Пророка. Оба построены в промежуток между 1855 и 1882 годами. Интересно, что Ильинские храмы всегда занимают возвышенности, словно святой громовержец указывает строителям высшие точки рельефа. Большой Бор – большое село и нам пришлось покататься по сетке его улиц среди больших старых и подновленных домов, а также местной живности, которая отчего-то не пасется в стаде, а лежит прямо на дороге.

Храмы в большом селе оказались совсем не велики. Вот они выглянули с соседней улицы.

С учетом шикарной старой лиственницы этот комплекс – вполне тройник.

Из двух церквей наиболее интересной мне показалась Георгиевская церковь 1882 года. В интернете встретилась информация о том, что она была перестроена на средства крестьянской общины из более древней часовни, над основным объемом был шатер, а над трапезной – колокольня под куполом. Эх, жаль, не нашлось даже фотографии прежнего вида церкви.

Кровля в храме гибнет, небеса рухнули.

Соседка Ильинская церковь действует, но показалась не очень выразительной.

Примечательны дома неподалеку от церквей – двухэтажные громады.

Осмотревшись, двинулись дальше по маршруту – в Сырью. Конечно, от Большого Бора было бы хорошо поехать в село Поле, но времени на такие крюки не было, а Сырья совсем рядом.

Село Сырья тоже стоит на одноименной горе и парит над океаном леса. В Сырье был монастырь. Основатель монастыря – преподобный Кирилл (Кириак), постриженик Александро-Ошевенского монастыря, в котором мы уже были день назад. Годы жизни преподобного точно неизвестны, родился он предположительно в конце XV века, а умер в глубокой старости и похоронен тут же. В 1764 году пустынь была упразднена, а Никольская церковь (датировка 1867 года, но сруб на два века старше) так и стоит на бровке горы.

Состояние храма оставляет желать лучшего. Хозяйски заколоченные окна и сложеные элементы иконостаса говорят о вялотекущем ремонте.

А рядом стоит маленькая и нарядная часовня-усыпальница Кирилла Сырьинского.

Сырья – большое село. Около территории бывшего монастыря стоят большие дома, которые, конечно, вряд ли застали обитель.

Из Сырьи мы поехали дальше к Белому морю. Но теперь дорога разлучала нас с Онегой и отклонялась от нее, лишая нас жизнерадостных сельских панорам.

Следующая остановка – село Верховье. Точнее, деревня Митинская – часть куста Верховье, или Верхняя Мудьюга. Про подъезд к часовне мы читали, но ничего не поняли, поэтому въехали, как пришлось. Первыми нас встретили аварийный и давно не автомобильный мостик через ручей, а также инсталляция для сильно уставших из чьей-то домовой мебели – столика и лавки, довольно годных для аутентичной сельской обстановки.

Машину пришлось бросить. Пошли пешком. Мы ж не знали, что поход к часовне будет испытанием для нас. сильно уставших за день 🙂

Вообще, это обычное состояние многих мостов на Русском Севере.

Часовни на улице видно не было. Координаты упорно уводили нас за пределы деревни. Вскоре мы увидели длинный деревянный шпиль – часовня Смоленской Богоматери постройки последней четверти XIX века стояла где-то за огородами в высоких зарослях травы. Так как мы уже сильно устали за день, ноги ныли, а солнце прилично разогрело воздух и кусачих насекомых, лезть не хотелось. Но раз уж приехали, решили ознакомиться. Нашли козью тропку между заборами и полезли, подворачивая ноги в заросших рытвинах. Трава была выше пояса, хватала за ноги, временами жгла и колола. Продравшись к часовне мы вполне оценили ее красоту и даже пожалели, что деревня будто отступила от нее и отвернулась, оставив намоленое место за огородами. Родилось даже подозрение, что часовня кладбищенская, но упоминаний об этом я не нашла, и могил тоже не видели. В часовне впечатляет высокий деревянный шпиль и изящность звонницы.

Внутри мы увидели кем-то сложенные доски и остов иконостаса.

Стены убористо исписаны грифельным карандашом – кто-то за неимением бумаги считал пшеницу и рожь. Судя по всему, тут была колхозная контора или что-то такое, так как для амбара часовня все же мала.

А вот еще одно довоенное резное граффити. Всегда задумываюсь, прошел ли человек войну, выжил ли на ней…

Лаз на звонницу практически детский. Мы имели все шансы застрять и сломать объект, потому не полезли 🙂

Когда мы вышли из часовни на улицу и уже думали пробираться по высокой траве обратно, нас накрыло гулом вертолета. Смешение деревянного зодчества, ощущение полной оторванности от цивилизации и военная “вертушка” над головой слились в полный сюр.

Выбравшись к машине, мы поняли, что сил осталось уже мало. Да и день клонился к вечеру. Поэтому мы решили остановиться уже только, чтобы увидеть храм на Жеребцовой горе. Грейдер и дальше бежал зелеными зарослями, которые прятали от нас бесконечные ручьи и болота. Был довольно длинный и изматывающий монотонностью участок, где совершенно нет населенных пунктов. Потому появление вольно пасущихся и облепленных гнусом северных коровок порадовало – мы опять вынырнули в цивилизацию.

Уже к Порогу и Подпорожью грейдер приблизился к реке Онеге, и мы опять увидели блеск водной глади. Храм Владимирской иконы Божьей Матери был построен между 1745 и 1757 годами и хранит в своих интерьерах расписное небо. По описанию, была тут и колокольня, пополнившая перечень утрат. Еще одно красивое место, куда мы не попали.

Погрустив на берегу, мы поняли, что у нас нет сил даже искать лодочника после 270 км грейдера. Полюбовались издалека, как в Турчасово, и отправились в Онегу – бедный городок без надежды, но с золотой семгой на гербе.

Далее… Онега и Ворзогоры: у самого Белого моря