Никогда не проезжайте мимо сельских музеев. Они обычно существуют на одном энтузиазме и доброй памяти простых людей о ком-то, кто составил главную гордость их малой Родины.
По дороге от Нижнего Новгорода во Владимир в Камешковском районе вам попадется на глаза синий указатель на село Давыдово и музей Александра Порфирьевича Бородина. Непременно сверните – это единственный в мире музей, посвященный этому неординарному человеку.
Спросите, почему вы должны заинтересоваться памятью некоего господина Бородина со смешным отчеством Порфирьевич?
А я вкратце поясню, чем он близок каждому российскому любопытному гражданину.
Такие люди, как Бородин составляют гордость Отечества без лишнего преувеличения. Это гениальный российский химик, соратник известного каждому со школы Менделеева. Александр Порфирьевич открыл кучу сложнопроизносимых органических соединений, на которых строится современная химия, фармацевтика и медицина. Если сказать проще – Бородин стал одним из основателей русской школы химиков-органиков. В те годы органика только создавалась как наука – нащупывались методы исследований, создавались первые теоретические концепции. Первые ученые-органики буквально шли по непаханой целине – и Бородин находится на почетном месте среди отцов-основателей этой науки.
А так как Бородин был еще и медиком, именно ему студенты медицинских вузов обязаны обязательной практикой – до Бородина это дело было исключительно добровольным 🙂
Если вам и этого мало, то просто знайте: в свободное от химии время Бородин сочинял музыку и как бы между прочим стал российским основоположником эпического симфонизма. О как!
Вот эта сцена – Половецкие пляски с жалобной и лиричной песнью пленных девушек – из бородинской оперы “Князь Игорь” слышали точно все. Ну, кто забыл – вот тут фрагмент. Точно вспомните с первых секунд. Чтобы понимать – Бородин есть в вашей памяти 🙂
Будет лучше, если вы раздобудете в интернетах телефон музейной дамы, что очень просто, и договоритесь о вашем визите – вас точно будут ждать так, как не умеют в питерских дворцах.
После поворота на село – всего несколько километров по асфальту сомнительного качества, и вы окажетесь в обычном владимирском селе Давыдове. Широкая сельская улица небедного селения с интересными домами.
Два последних кадра – с сайта lubovbezusl.ucoz.ru.
Храм Спаса Преображения с дылдой колокольни (год постройки 1841 год) стоит на сельской площади, где раз в неделю был базар. Собственно сам храм весьма незатейлив – строился чаяниями селян. А вот колокольня – пятиярусная красавица со шпилем! Самая высокая в окрестностях! Ясно, что колокольня была особой гордостью давыдовских крестьян. Храм действующий.
Неподалеку от сельской площади в зоне прямой видимости стоит простой сельский дом в окружении старинных лип, бывший дачей Александра Порфирьевича Бородина.
А вот, кстати, и фотопортрет героя.
Думаю, надо обрисовать судьбу этого статного красавца-мужчины и умницы. Более подробно вам расскажет директор музея, которая без сомнений влюблена в своего героя, что немудрено. Это человек сложной судьбы, которая тянет на качественное кино.
Бородин – незаконно рожденный сын потомка грузинских царей, имеретинского светлейшего князя Луки Гедианова. 62-летний старичок, будучи женатым и отличавшийся кавказским здоровьем и прытью, заприметил в каких-то обстоятельствах молоденькую прислугу в своем питерском доме – 25-летнюю солдатскую дочь Авдотью Антонову. Прохода барышне не давал и та сдалась.
Князь Лука Гедианов.
Солдатская дочь Авдотья Антонова.
Прямо в княжеских покоях и родился у Авдотьюшки сын, названный Александром. В век, когда внебрачные дети были обычным делом, их крайне редко признавали юридически. Потому дитя записали на княжеского камердинера Порфирия Бородинаи его жену. Они и дали будущему ученому свою фамилию, которую тот прославил. Сам же Саша был крепостным своего отца.
Рос Саша при матери, которую старик-князь обеспечивал не роскошью, но самым необходимым, и даже выдал ее замуж перед своей кончиной. Культурно люди жили в галантный век! Кстати, сама матушка не афишировала своего материнства и всю жизнь называла себя “тётушкой” Саши.
Мальчик, как тогда говорили, “изрядно учился”: знал несколько языков, сам обучился игре на фортепиано, флейте и виолончели, начал сочинять простые вещицы. Учиться на общих основаниях Саша не мог – мешало его положение крепостного и слабое здоровье. Зато домашние условия и потворство матушки-тётушки помогали развивать все склонности. Бородин в детстве увлекся химией. На этаже, где была детская, все время что-то шипело, дымилось, иногда взрывалось. Все боялись, что баловник сожжет дом. А чтобы домашние отстали от него, Саша делал к праздникам фейерверки. К 13 годам ребенок обзавелся своей домашней лабораторией и мучил близких вонью реактивов.
Умирая, князь дал сыну вольную. Старик успел порадоваться первым успехам сына в музицировании и посоветовал матери отдать мальчика в учение, чтобы тот мог заработать себе на кусок хлеба. Выбор отца пал на специальность сапожника. Хорошо, что мать оказалась прозорливее.
Саша получил блестящее домашнее образование по гимназическому курсу и, записавшись в Новоторжкское третьей гильдии купечество, поступил в Петербургскую медико-хирургическую академию вольным слушателем. Без этой смешной формальности в вуз было не попасть.
В академии “купец” Бородин увлекся блестящими лекциями “дедушки русской химии” Николая Николаевича Зинина и попросился к нему в ученики. Делая успехи в химии, Бородин не бросал второе дело своей жизни – музыку. Вместе с тремя друзьями они даже сколотили квартет, в котором Александр Порфирьевич играл на виолончели. Он носил ее в байковом мешке за спиной и был готов пешком пройти хоть на другой конец города, так как денег на извозчика у молодого медика-химика совсем не было… В марте 1857 года Бородин был назначен ординатором Второго военно-сухопутного госпиталя, что принесло ему первое жалование.
Ну, и немного сухой хроники:)
В 1858 году Бородин получил степень доктора медицины, проведя химические исследования и защитив диссертацию по теме «Об аналогии фосфорной и мышьяковой кислоты в химических и токсикологических отношениях».
В том же году Военно-медицинский учёный Совет направил Бородина в Солигалич для изучения состава минеральных вод основанной в 1841 году купцом Кокоревым водолечебницы. Отчёт о работе, опубликованный в газете «Московские ведомости» в 1859 году, стал настоящим научным трудом по бальнеологии, который принёс автору широкую известность.
С 1859 года Александр Бородин совершенствовал свои познания в области химии за границей — первоначально в Германии (Гейдельбергский университет).
В сентябре 1860 году Бородин наряду с Зининым и Менделеевым (первый был его учителем, второй — другом) участвовал в знаменитом международном конгрессе химиков в Карлсруэ. Здесь даны были чёткие определения понятиям «атом» и «молекула».
Химическая лаборатория XIX века.
Жизнь Бородина не текла, как у всех людей, а бежала. Ночи в лабораториях, зарубежные стажировки, открытия и изобретения, научные труды и статьи. Страшно подумать, но по выходным Бородин еще и наяривал на виолончели и фортепиано, сочиняя “пустячки”, которыми восторгался даже композитор Лист.
В одной из зарубежных командировок Бородин познакомился с чахоточной барышней-астматичкой, которая дико много курила. Правда, то, что Екатерина Сергеевна Протопопова была пианисткой и обладала совершенным музыкальным слухом, сыграло свою роль — Бородин влюбился, сделал ей предложение и женился.
Детей слабая здоровьем жена ему так и не родила, а сам Бородин был при ней заодно и лечащим врачом, снимая приступы удушья. Зато супруга наводнила его служебную квартиру попрошайками и кошками. 24 часа в сутки она боялась умереть от кашля, боялась волков, сырости, разбойников и темноты. Поэтому она спала днем, а ночью принимала гостей. Муж, будучи мужчиной крупного сложения, тихо спал в креслице пару часов в сутки и много работал, чтобы все это содержать 🙂
Супруга Бородина Екатерина Сергеевна Протопопова.
Денег не хватало, даже чтобы иметь дачу, где беспокойная Екатерина Сергеевна могла бы поддерживать остатки своего здоровья. Поэтому Бородин воспользовался приглашением одного из своих учеников – потом тоже профессора – Дианина и приехал в его родовой дом в Давыдово, где провел три лета 1877- 1879 годов.
Летом 1877 года Бородин писал: “Давыдовом я доволен донельзя – как здесь хорошо! Какие леса, рощи, бор, поймы. Что за воздух… погода стоит превосходная, и я, собственно, теперь чувствую лето, всем существом чувствую. Очень хорошо здесь!”
Под окнами старинные липы… После месяца пребывания в деревне Бородин не изменил своего мнения о Давыдове. В письме он пишет: «А как хорошо здесь в Давыдове! Сколько не живал я в деревнях, более здоровой и сухой местности решительно не видел. А лес, бор, пойма- ходи: всю жизнь не находишься, гуляй не нагуляешься… А свобода-то! Свобода какая! Жалко будет покидать деревню».
Бородин тут отлично высыпался, плотно кушал простые крестьянские блюда и работал на задворках вот этого сарая прямо в огороде за столиком. “Мой зеленый кабинет: на полу ковер из травы, а потолок — голубое небо… Гуляй – не нагуляешься, дыши – не надышишься.. “, – описывал он давыдовское лето в письмах.
Без химии Бородин опять вернулся к музыке. Он не носил в сельской местности сюртуков и бабочек – он рядился в крестьянскую косоворотку, шаровары и сапоги, обильно смазанные дёгтем. Этот наряд ему шел, как нельзя лучше. И несмотря на то, что во внешности проскальзывали восточные крови отца, Бородин смотрелся богатырем. А вкупе с его добродушным и открытым характером, “барин-профессор” был любимцем местной публики.
Давыдовская дача вообще придавала ему сил и будила все те патриотические нотки, которые он переливал на нотную бумагу. Потому что старые липы, покрытые закатной бронзой, рождали в Бородине крайне лиричное восприятие мира, свойственное никак не естествоиспытателю-химику или медику-цинику, а именно композитору.
Кстати, эффект постепенного приближения и удаления хора был подсказан Бородину непосредственным впечатлением от пения возвращающихся с покоса крестьян деревни Горки, дорога которых проходила по давыдовской улице.
Бородин много гулял по лесу, слушал народные песни, пел их сам, помогал крестьянам на сенокосах, исписывал множество листов нотами. А чтобы еще и музицировать, он выписал себе на дачу в Давыдово пианино, которое везли поездом из Москвы до станции Боголюбово, где бережно грузили в телегу и уже доставляли до дома. Перед тем как играть, Бородин открывал все окна – в них торчали людские любопытные головы. А ребятишки вообще дежурили, когда “профессор” начнет играть, чтобы всех позвать. Крестьяне любили моменты, когда “барин играет”. Пианино то, кстати, сохранилось, но стоит в столичном музее имени Глинки, который в обмен на подлинник подарил сельскому музею копию и помог оформить комнату. Пианино вообще удивительно смотрится в деревенском доме. Настоящая прихоть музыканта, который тут забывал, что он химик.
Вся обстановка дома очень скромная. Удалось сохранить всего несколько старинных вещей. Но это вас не должно смущать. Бородин был настоящим аскетом, а барская роскошь ему была и вовсе недоступна. Потому он скромно обходился тем, что было. К слову сказать, в 1878 году Бородин был в Давыдове вместе со своей женой и двумя приемными воспитанницами, которые, видимо, заменили бездетным супругам дочерей.
А это уже мебель советского периода семьи Дианиных. Ее тоже берегут.
Герань, конечно, современная, но наверное, в доме Дианиных стояла точно такая же. И стол в кружевной скатерти с керосиновой лампой под красивым абажуром.
В Давыдове Бородин работал над оперой «Князь Игорь»: были написаны первый квартет, первое действие оперы, отработаны отдельные хоры и арии, части картин и действий оперы.
Композитор бродил по окрестным деревням и селам, записывая народные песни. Известна встреча Бородина с 73-летним стариком Вахромеичем из деревни Новая Быковка, знавшим много русских народных песен. Одна из них легла в основу «Хора поселян» в четвертом действии оперы. Немалую роль в создании оперы сыграли виденные не раз композитором знаменитые памятники XII века Владимира, Боголюбова и поэтическая церковь Покрова на Нерли, современница «Слова о полку Игореве».
Сохранилось много черновых набросков к опере, сделанных композитором в Давыдове. В музее есть копии афиш и иллюстрации с декорациями “Князя Игоря”. Музей Бахрушина предоставил копии эскизов к опере, фонд Федора Шаляпина – копию портрета певца из бородинской оперы “Богатыри”.
Эскиз декорации Билибина к опере “Князь Игорь”.
К слову сказать, существует какой-то спор, тот ли это вообще дом, в котором был открыт музей в советском 1980 году, и что стало с прежним. Историй в интернете попадается множество. На самом деле, дом сгорел еще в конце 1878 года, и в 1879 году Бородин гостил уже в новом, параллельно снимая для своих гостей еще один крестьянский дом.
«Мы оттягивали выезд из Давыдова доколи возможно. Выехали мы вчера в 4 часа с чем-то на Владимир… с большим сожалением покинули уютный уголок и –если приведёт бог- поедем туда на будущий год», – писал Бородин из Давыдова.
Дама-директриса по памяти цитирует письма Бородина и поведает вам множество деталей жизни великого химика вне Давыдова. В том числе, и печальные.
Умер Бородин, как и жил. На масленичном вечере рассказывал гостям смешной анекдот. Закончил его и повалился под всеобщее веселье. Мгновения ушли на осознание людьми случившейся беды. Осознав, что это уже не шутка, гости кинулись откачивать Александра Порфирьевича. А у Бородина был обширнейший инфаркт, и он умер еще падая. Вскрытие показало – этот 53-летний гигант жил на износ – стенки сердца были толщиной с бумагу…
И странно, что этот человек, родившийся, работавший и умерший в Питере, не имеет там музея. А тут в деревне, которая стала для него как для Пушкина Болдино, есть бедненький музей.
И единственный суперценный экспонат в нем – директорша, которая, как мне показалось, просто влюблена в своего героя и терзала нас экскурсией 2,5 часа 🙂
Не проезжайте мимо.
